не хотела: ей и без того боязно встретиться с ним после стольких лет разлуки, не хватало еще предуведомить его, чтобы перед их встречей у него тоже было время вспомнить прошлое. Уж лучше застигнуть судью врасплох и сразу перейти к делу.

Она еще ходила по комнате из угла в угол, взвинченная предстоящим разговором, когда коридорный вернулся с ответом:

– Посыльный побывал на Гайд-парк-Гарденс, мэм. Судья и леди Корбет ужинают не дома.

Леди Корбет! Ну разумеется, он женат; кто-кто, а Элеонора отлично знала об этом – сама присутствовала на его венчании в ист-честерском соборе. Но последние события с такой силой всколыхнули память о давно минувших днях, что эта фраза из уст посыльного, «судья и леди Корбет», обозначающая супружескую пару, подействовала на Элеонору как ушат холодной воды.

– Что ж, прекрасно, – сказала она как ни в чем не бывало. – Распорядитесь, чтобы в семь меня разбудили и к восьми подали кеб, который отвезет меня на Гайд-парк-Гарденс.

Ей не осталось ничего другого, кроме как лечь в постель; но сон не шел. Всю ночь в голове у нее мелькали сцены из прошлого, из безмятежной, счастливой поры ее юности… И потом эта страшная ночь, положившая конец ее счастью. В ушах у нее снова раздавались давно стихшие шаги отца, шелест его газеты, его характерное похмыкивание – словно все это было только вчера… И мертвая ночная тишина. Элеонора вспомнила, что в саквояже лежит хранимый ею с детства маленький дорожный бювар, где собраны все ее сокровища – память об умерших близких: образчик маминого рукоделия, золотистый локон сестренки, неоконченное письмо отца к мистеру Корбету. Она достала свои реликвии, внимательно осмотрела каждую в отдельности, потом окинула все вместе долгим печальным взглядом. «Может быть, пригодится?» – подумалось ей, когда она убирала отцовское письмо. Она еще раз перечитала последние слова: «Со смертного одра заклинаю Вас: останьтесь с ней, будьте ей другом, я готов на коленях просить прощения за все…»

«Возьму с собой, пожалуй, – решила она. – Необязательно предъявлять его, скорее всего, это и не понадобится после моего признания. К тому же все так переменилось, так безвозвратно кануло куда-то, словно никогда и не было ничего… Теперь я могу без смущения показать ему отцовское письмо. В конце концов, что я теряю? Но если он увидит, как мой бедный, мой бесконечно милый папá страдал и раскаивался, может быть, он смягчится и не станет строго судить того, кто когда-то сердечно любил его, хоть они и расстались, увы, нехорошо – негодуя друг на друга».

Короче говоря, к дому судьи Элеонора отправилась, имея при себе прощальное отцовское письмо.

Нервы у нее были так натянуты, что она едва не вскрикнула, когда извозчик кулаком забарабанил в дверь. Торопливо спустившись на землю, пока никто не вышел на его бесцеремонный стук, она сунула в руку грубияну двойную плату, лишь бы он исчез поскорее, и замерла перед дверью, сгорая от стыда и дрожа от страха.

Глава шестнадцатая, и последняя

– Судья Корбет дома? Могу я увидеть его? – спросила она лакея, который не скоро открыл дверь.

Прежде чем ответить, он с любопытством, слегка отдававшим фамильярностью, смерил ее взглядом:

– Дома, конечно, где ж ему быть в такой час! А вот захочет он видеть вас или нет – это другой вопрос.

– Не могли бы вы спросить у него? У меня к нему исключительно важное дело.

– Позвольте вашу визитную карточку? Или назовите свое имя, возможно, этого будет довольно, если у вас нет карточки. Эй, Симмонс, – окликнул он показавшуюся в холле горничную, – судья уже встал?

– Конечно! Он у себя в гардеробной. Миледи сейчас спустится. Пора подавать завтрак.

– Нельзя ли повременить с вашим делом? Может быть, зайдете позже? – сказал он, вновь обращаясь к Элеоноре – трепещущей и белой как мел Элеоноре!

– Нет! Пожалуйста, позвольте мне войти. Я подожду. Уверена, что судья Корбет примет меня, если вы доложите. Мисс Уилкинс. Ему знакомо мое имя.

– Ну хорошо, обождите здесь, сперва мне надо заняться завтраком, – сказал лакей, указав ей на скамейку в холле; глядя на ее платье, он принял ее за камеристку или гувернантку из богатого дома, в лучшем случае – за дочь какого-нибудь торговца. Так или иначе, ему пора было срочно возвращаться к своим обязанностям.

Элеонора прошла в холл и села.

– Не забудьте сказать ему, что я здесь, – слабым голосом напомнила она.

– Да-да, не беспокойтесь, ему сейчас доложат, только сомневаюсь, что он выйдет к вам до завтрака.

Лакей на ходу передал ее просьбу мальчишке-слуге, тот сбегал наверх и, постучав к судье, через дверь доложил, что к нему пришла какая-то мисс Дженкинс.

– Кто? – переспросил судья из-за двери.

– Мисс Дженкинс. Говорит, вам знакомо ее имя, сэр.

– Впервые слышу. Пусть подождет.

Элеонора ждала. Вскоре вниз по лестнице прошествовала исполненная достоинства красавица леди Корбет в шуршащих шелках и пышных юбках; на руках у нее сидел прелестный мальчуган, следом шла величавая нянька. Леди Корбет была очень недовольна тем, что кому-то вздумалось беспокоить ее мужа своими делами, нарушая его покой и вторгаясь в его частную жизнь. По натуре властная и равнодушная к окружающим, она не собиралась снизойти до простой вежливости, не говоря о том, чтобы приветить робкое существо, истерзанное усталостью и тревогой, которое ни с того ни с сего явилось к ней в дом. Неспешно сходя по ступеням, хозяйка сверху вниз холодно смотрела на незваную гостью, и под неотрывным взглядом ее крупных черных глаз Элеонора невольно съежилась. Наконец леди Корбет вместе с младенцем и нянькой скрылась в просторной столовой, где шли последние приготовления к завтраку господ.

Теперь очередь за судьей, подумала Элеонора и опустила вуаль. В ту же минуту послышались его быстрые, решительные шаги, столь памятные ей по давним дням.

Одного взгляда на особу, дожидавшуюся его в холле, проницательному и наметанному глазу судьи было достаточно, чтобы тотчас распознать благородную леди: ее скромное дорожное платье не обмануло его.

– Пройдемте в комнату? – сказал он, открывая дверь своего кабинета с окнами по фасадной стороне дома; столовая, соединенная с кабинетом складными дверями, смотрела на заднюю сторону.

Многоопытный юрист сразу стал спиной к окну: помимо того, что для него, как для хозяина, такая позиция была наиболее естественной, она давала очевидное преимущество, позволяя видеть хорошо освещенное лицо собеседника. Элеонора подняла вуаль, которую опустила только из нежелания быть узнанной прямо в холле.

– Элеонора! Мисс Уилкинс! Неужели это вы?

Он быстро подошел, протягивая ей руку, с улыбкой радостного удивления. За столь